Жизнь за трицератопса (сборник) - Страница 52

– Что, – спросил он, – к Корнелию Ивановичу гости из космоса?

– Нет, – сказал Минц, который уже почти ушел со двора, – это, боюсь, агрессия.

– А красивое дерево, – заметил Стендаль.

Минц его не слышал. В дверях он столкнулся с некогда персональным, а теперь обыкновенным пенсионером Ложкиным. Тот и в девяносто лет держал себя орлом и строчил кляузы в центральную печать, на которые никто не отвечал.

– Милицию вызвали? – спросил Ложкин, который пришельцев не терпел и к космической дружбе относился враждебно. – Весь двор загадили. – Он подошел к растению и сказал ему в лоб: – Чего расселся! Тебя звали? А ну, собирай манатки и мчись на свой Альдебаран. Небось оттуда тебя метлой выгнали!

Растение мысленно поежилось.

«Странное существо», – подумало оно.

Оно попыталось мысленно дотянуться до Ложкина и поведать ему о вселенской любви, но не дотянулось, потому что до Ложкина еще никто не смог дотянуться.

Ложкин подобрал с земли камень и кинул его в дерево. Дереву не было больно, и оно отнеслось к поступку Ложкина с пониманием, так как увидело в нем мятущуюся душу одинокого старика.

Ложкин выругался нецензурно и пошел домой вызывать милицию.

Он так спешил, что растение не успело выпустить по нему серию острых стрелок-семян.

Михаил Стендаль наблюдал за этой сценой, не скрывая сардонической усмешки. Он подумывал о том, как напишет фельетон о г. Л., который площадно ругался с не понимающими его инопланетянами.

Улыбаясь, он поднялся на второй этаж, не заметив, что ему в затылок вонзилось несколько стрелочек – семян пришельца.

Инопланетное растение огляделось. Оно впервые попало в земную квартиру и было потрясено, как сложно, неудобно и даже бессмысленно живут люди на этой планете.

Глазами Удалова, ставшего уже фактически частью растения, оно осмотрело мебель, столь ненужную разумному существу, посуду, различные вещи и даже жалкие растения на окнах. А одежда – зачем же таскать на себе эти тряпки? Антигигиенично, некрасиво и унизительно!

Ксения спросила:

– Ты чего, Корнелий?

– Думаю, – ответил муж. – Думаю о том, что мы с тобой неправильно прожили жизнь.

– Начинается! Где ты еще этого нахватался?

– Мы мелочились, суетились, куда-то стремились. А зачем?

– А затем, чтобы до зарплаты дотянуть, – разумно ответила Ксения.

– Не опускайся на грязную землю, – попросил Корнелий супругу. – Ничего ты там не найдешь, кроме мелочности. Смотри вдаль.

– Корнелий, не заболел ли?

– Спустись вниз, подойди к посланцу Истины, убедись, насколько ты не права.

– Только этого мне не хватало! А кормить тебя, оболтуса, кто будет, Пушкин?

Удалов вздохнул, но не отчаялся. Как настоящий миссионер, он понимал, что миссии легкими не бывают. Сколько святых людей закончило свои дни на кострах, а то и в желудках каннибалов! Мысль Удалова, хоть и была подсказана растением, частью которого он уже становился, сохранила некоторую земную самобытность, потому что понятия каннибализма среди гренадинов не существовало.

Пришел Стендаль.

Он, конечно, значительно отстал от Удалова в процессе превращения в инопланетное растение, но был на верном пути.

– Будем трудиться? – спросил он.

Удалов посмотрел на него ясным взором и произнес:

– А есть смысл вообще в воспоминаниях? Разве не отвлекают они нас от слияния с Космосом?

– Странно, – ответил Стендаль. – С одной стороны, я положил немало сил для того, чтобы запечатлеть для потомков ваши героические деяния…

– Ах, оставьте! – ответил Корнелий Иванович. – Мне теперь стыдно даже думать о том, на что ушла моя жизнь, вернее, ее первая половина.

– Понимаю вас, понимаю, – согласился Стендаль. – Но жалко, а?

– Нет, не жалко!

Ксения смотрела на мужа и Мишу, не понимая, что с ними случилось. Разумеется, она не связывала это поведение с прилетом во двор инопланетной штуки. Но была встревожена. Тем более что и Корнелий, и Миша категорически отказались поесть.

Тут со двора донеслись голоса.

Внутренним чутьем – а ведь Корнелий был теперь связан невидимыми нитями с главным деревом – Удалов понял, что шум связан с инопланетным гостем.

Оказывается, пришел милиционер Пилипенко-младший, тут же к нему присоединился Ложкин.

Милиционер был в бронежилете, с дубинкой и автоматом.

Это не означает, что такое вооружение ему было необходимо в мирном Гусляре, но раз такое завели в Москве, то мы ведь не хуже? Мы этого достойны?

Милиционер обследовал дерево, не подходя к нему близко, за ним ходил Ложкин и громко ругался на то, что во двор уже выйти стало нельзя, так все загадили, а спросить надо с Удалова, потому что тот приманивает непрошеных гостей.

Дерево конечно же слушало этот разговор и не все понимало, однако ему было неприятно ощущать отрицательные эмоции Ложкина, и потому оно принялось кидать в Ложкина стрелки, не забыв, конечно, и о милиционере.

Ложкин пострадал почти сразу, но не заметил в пылу битвы, а вот сержант Пилипенко-младший устоял, так как был в бронежилете, а его семенами, даже космическими, не пробить.

Вышел Минц.

– Я согласен с Ложкиным в одном, – сказал он милиционеру, – мы не знаем действительных целей этого синего монстра. Хочет ли он нас любить или будет порабощать?

– Любить! – крикнул со второго этажа Корнелий.

– Я согласен с мнением предыдущего товарища! – поддержал его редактор газеты.

– В любом случае пускай знает свое место, – сказал Ложкин, который еще не переменился, а продолжал упорствовать. – Пускай убирается на площадь или к музею, чтобы не создавать угрозы.