– Когда вырастут, – сказал Грубин, запуская пятерню в поседевшую шевелюру, – нечего будет защищать.
– Средств у нас нет, – сказал Удалов. – Пока бьемся, бьемся, ка кой-нибудь капиталист сунет на лапу в горсовете – и нет заповедной рощи!
Это было горькое воспоминание. Городскую заповедную рощу вырубили в том месяце. Чтобы освободить площадку под казино. А то везде есть казино – и в Вологде, и в Котласе, и в Тотьме, а в Гусляре нет казина!
Вырубили, а чины из гордома объявили, что сделано это не за взятку, а для профилактики, чтобы шелкопряд не заводился.
Ни больше ни меньше.
Тут все и заткнулись. Разве против шелкопряда попрешь?
– Займемся фауной, – сказал Минц. – У меня в этом направлении есть глобальная идея.
– Говори, друг, – сказал Удалов.
– Колитесь, Лев Христофорович, – поддержал его Стендаль.
– Подумайте, – сказал Минц, – из-за чего гибнут в первую очередь животные? Да потому, что людям что-то от них понадобилось. Жил соболь, да шкурку красивую заимел, топал себе носорог, да какому-то похотливому китайскому старцу вздумалось понежиться в постельке с любовницей. Бегал себе страус, летала райская птица – видите ли, их оперение полюбилось дамам света и полусвета. И так далее. Я прав?
– Прав, прав! – прокатилось по комнате.
– Что надо сделать, чтобы спасти животных? Усилить охрану? Да сами охранники их в первую очередь пришлепнут, потому что охотники с ними готовы поделиться, а у работников заповедников никогда не бывает достойной зарплаты.
– Утяжелить, – вмешался Ложкин.
– Что утяжелить?
– Наказание, ясное дело, – уточнил Ложкин. – Как увидел, что шкуру снимает с барана, с самого шкуру снять. Рога срезал, свои отдай!
– А если нет у меня рогов? – спросил Грубин.
– У каждого мужика есть рога, только не у всех видны.
Спорить с Ложкиным не стали. По большому счету, он был прав.
Но к делу это не относилось.
– Ассигнования нужны, – сказал Стендаль. – Об этом многие пишут. Заповедники расширять, машины им давать, компьютеры…
– Разворуют, – не согласился с ним Ложкин.
– Ну ладно, хватит споров, а то мы превратимся в Организацию Объединенных Наций. Ни шагу вперед… – сказал Минц. – Я нашел более простой и эффективный путь.
– Так говори же, друг, говори! – взмолился Удалов.
– Надо отнять у животных то, ради чего их убивают! – воскликнул Лев Христофорович, и никто его не понял.
– Как отнять? – был общий крик.
– Я попрошу конкретнее, – сказал Стендаль. – Мне же отчет в прессе надо выдавать.
– А вот в этом я не уверен, – сказал профессор. – Чёрт его знает, стоит ли начинать нашу деятельность с пропаганды и рекламы.
– А как же? – удивился Стендаль. – Кто же нас тогда финансировать будет? Откуда потечет спонсорский капитал?
– Спонсорский капитал, – сурово произнес Минц, – потечет из наших пенсий и добровольных взносов.
– Так не пойдет, – сказал Ложкин. – У меня пенсия персональная. А у вас простые.
– Многого я не попрошу, – сказал Минц. – Есть одна идея…
Ложкин с шумом отодвинул стул и тяжело пошел к выходу.
– Я думаю, что мы обойдемся малой кровью, – сказал Минц. – А Ложкина мне хотелось испытать. Испытания он не выдержал.
– А ты думал, выдержит? – спросил Удалов, и все засмеялись.
– Позвольте, тогда я изложу вам свою общую идею. Конкретизировать ее мы будем в ходе эксперимента.
Странные, загадочные и зловещие события привлекли к себе внимание Интерпола и национальных служб на разных континентах.
Сегодня уже трудно определить их последовательность, но независимо от этого они сначала казались не связанными между собой, а потом некоторые связи все же обнаружились.
Пожалуй, первым по времени из событий можно считать последствия смелого замысла Федора Ассобакина, который сказал своему другу Прохору:
– Есть идея.
– Клади на стол.
– В Ханты-Мансийске газовики живут, им бабки некуда девать.
– Возьмем, – обрадовался Прохор.
– А они не отдадут.
Прохор растерялся. Не привык, чтобы ему противоречили.
– А чего? – спросил он.
– А того, – ответил Ассобакин.
И друзья отправились за Полярный круг, где вошли в преступный сговор с вертолетчиками и полетели на заповедные гнездовья диких гусей. С помощью пулеметов они отстреляли значительную часть популяции этих редеющих птиц, загрузили ими машину и вернулись к газовикам, которым и сбыли товар.
В тот же вечер весь Ханты-Мансийск употреблял гусей под водку.
Мясо оказалось странным на вкус, но это не важно, потому что в качестве закуски и невкусное мясо проходит.
Однако, помимо сомнительного вкуса, это мясо обладало странным свойством, которое проявилось только ночью, ибо от пожравших гусятины пошел такой запах гнилой рыбы, что находиться с человеком в одном помещении было невозможно.
На глазах распались семьи, даже такие, что создавались десятилетиями, возлюбленные бросали друг друга и удалялись в тайгу, погибали под укусами мошки, но не возвращались. Когда утром остатки трудового населения столицы газового края отправились на службу, то до службы никто не добрался. Вонь, вошедшая вместе с ними в автобусы, заставила водителей покинуть рабочие места.
Говорят, что один из крупных деятелей мансийского бизнеса застрелил свою секретаршу, которая принесла ему чай. Или она, или чай пахли не тем.
К девяти утра у всех, кто питался гусями, начали расти перья из ушей.
Месть газовиков и буровиков настигла Ассобакина и его друга Прохора на краю летного поля, где они делили с вертолетчиком прибыль. Мстители, задыхаясь от рвотных приступов, неправедными купюрами заткнули рты авантюристов.