Жизнь за трицератопса (сборник) - Страница 98

– Надеюсь, никому об этом еще не известно.

– Никому. Если не считать академика Буерака.

– Это еще кто такой? – удивился Лебедянский.

– Открыватель олигозавра, крупнейший специалист по «мелу» в Восточной Европе. Я не мог оставить его в неведении.

– Мог! – возразил мэр. – Этим ты погубил все наше дело! Он сейчас уже носится по Москве и кричит, чтобы посылали экспедицию.

– Вряд ли, – усомнился Минц. – Во-первых, Буераку девяносто шесть лет и он уже второй год не выезжает в Гоби в экспедицию. Во-вторых, он живет в Израиле и не может бегать по Москве. В-третьих, Буерак глухой, и я не уверен, что он понял, о чем речь.

Слова Минца немного успокоили Лебедянского. Но конечно же не до конца. Все-таки нельзя выпускать из виду, что Минц в какой-то степени лицо еврейской национальности. Такие, как он, нападают на беззащитных палестинцев.

Занятый размышлениями Лебедянский не обратил внимания на то, что за ним, не отставая и не приближаясь, едет джип «Чероки» с гранатометом на крыше.

Оставив машину у обочины, мэр с Минцем поднялись на холм.

Пробравшись в пещеру, профессор зажег фонарь.

Мэр был разочарован.

– Я думал… – сказал он, но не сообразил, как продолжить фразу.

Видимо, он думал, что обнаружит почти живое чудовище, а увидел обычную пещеру не лучше других.

– Подойдите к стене, – предложил профессор, – проведите по ней пальцем… Что вы чувствуете?

– Шершавая, – признался мэр.

– Правильно, это отпечаток шкуры. Уже одного этого достаточно, чтобы наши имена были вписаны золотыми буквами в историю науки.

Даже если у Лебедянского и были сомнения по поводу динозавров, после слов профессора они пропали. Золотыми буквами! В историю! Науки!

– Это эпохальное открытие, – строго продолжал Минц, – имело место на территории, которая находится под вашей ответственностью.

Мэр кивал. Он слушал покорно и с пониманием, которое росло в нем с каждой минутой.

– Человечество ждет, как вы сохраните народное достояние. В наше сложное и трудное время сразу найдутся люди с грязными руками, которым захочется извлечь из сенсационной находки своекорыстный интерес…

– Понимаю, – вздохнул Анатолий Борисович.

У входа в пещеру глухо выругался дядя Веня. Он бесстыдно подслушивал разговор Минца с Лебедянским. Про динозавров он ничего не понял, зато уразумел, что его названый зять и протеже намерен передать драгоценный холм под застройку кому-то другому, и вернее всего, этому плешивому профессору. Спелись! Продали! Никому нельзя верить! И, если бы Катька не позвонила и не предупредила, считай, что он лишился бы дачного участка. А ведь в этой жизни не деньги важны, а важен престиж. Вот он, Веня, уже пригласил заранее братву на новоселье. Из Тулы, из Питера, даже из Москвы!

– В тот момент, когда первое из чудовищ, – продолжал Минц, – восстановленное по помпейскому принципу, встанет на площади Гусляра, все самолеты мира полетят в нашу сторону. Спилберг заплатит любые деньги, только чтобы прикоснуться к нашему с вами открытию.

Мэр зажмурился.

Минц продолжал разливаться соловьем, потому что понимал: без поддержки Лебедянского динозавров могут погубить, уничтожить или украсть.

Веня не слышал и не хотел слушать продолжения разговора. Так и не узнав, о чем идет на самом деле беседа, он указал пальцем охраннику Ральфу то место над входом в пещеру, где порода нависала козырьком. Ральф, идеальный охранник, тихо зарычал. Он любил стрелять из гранатомета.

Тщательно прицелившись в козырек, он выпустил гранату.

Граната вонзилась куда надо, и козырек рухнул вниз, увлекая за собой тонны породы.

Через секунду вход в пещеру перестал существовать. Клубилась лишь черная, дурно пахнущая пыль.

– К ноге! – приказал Веня охраннику.

Ральф пошел за ним к машине.

Веня не оглядывался. Он знал: не стоит оглядываться на прошлое. Даже в Библии написано, что жена Лота обернулась (поглядеть не то на Содом, не то на Иерихон) и превратилась в соляной столп.

Веня не хотел ни в кого превращаться. Ему и так было хорошо.

Глава 6

Внутри взрыв гранаты ударил по ушам. Минцу показалось, что кто-то шлепнул его по голове тяжелым холодным мешком, полным овсяной каши. Фонарик вылетел из руки и исчез. Пещера наполнилась пылью, воздух в ней стал такой сплющенный, что даже чихнуть удалось не сразу.

Абсолютная темнота. Абсолютная тишина. Именно так чувствует себя человек после смерти, подумал Лев Христофорович и тут же уловил слабый стон, которого сразу после смерти не услышишь.

– Кто это? – хотел спросить Минц, но вместо этого промычал неразборчиво, потому что во рту пересохло.

– Это я, – откликнулся знакомый голос, – Анатолий Лебедянский, можешь звать меня Толиком. Я здесь руковожу.

Голос в темноте дрожал и срывался. Будто бы Анатолий Лебедянский уже не был ни в чем уверен.

– Наверное, обвал, – подумал вслух Минц. – Надо же, простоять тридцать миллионов лет и рухнуть именно сейчас.

– Таких случайностей не бывает, – откликнулся мэр. – Вижу в этом злой умысел.

– Ну кому это нужно?

– Тому, кто хочет возвести чертоги на наших костях, – патетически возвестил Анатолий Борисович.

Наступила тягостная тишина. Потом ее нарушил слабый голос Лебедянского:

– Мы обречены? Что вы думаете, профессор?

Как странно мы устроены, подумал Минц. Вот и изменился тон нашего мэра. Он уже не руководит с высоты, он согласен снова стать обыкновенным человеком, отягощенным слабостями и сомнениями.

– Давайте искать фонарь, – ответил Минц. – Он упал где-то рядом, но мог откатиться. Ползите по полу и водите вокруг руками, поняли?