Жизнь за трицератопса (сборник) - Страница 90

– Это справедливо… Кстати, а сколько это будет в рублях?

– Послушайте, сумасшедший старик! Неужели ваш друг Корнелий Удалов не поставил вас в известность о том, что средняя русалка несет одновременно от пятидесяти до шестисот сорока икринок, из каждой икринки выводится прожорливый и подвижный малек женского пола, точно повторяющий черты своего сухопутного отца?

– О нет!

– Неужели вы не слышали про мальков Миши Стендаля, который имел неосторожность полюбить русалку в озере Копенгаген и до сих пор половину зарплаты отдает на алименты?

– О нет! – воскликнул Минц еще громче.

– Не кричи, пожалуйста, – откликнулась русалка. – Если ты спать не хочешь, то подумай о других. Я же небось отравленная!

– Простите, – сказал Минц.

– Вы отдаете нам русалку? – настаивал немецкий ихтиолог.

– Только попробуй, – сказала русалка, которая, оказывается, все слышала.

– Перезвоните мне завтра, – попросил Минц. Теперь ему стало все ясно.

Положив трубку, он подошел к дивану. Русалка смотрела на него спокойно, но призывно и часто дышала.

– Пожалуйста, – сказал Минц, – у меня возраст не тот.

– Как излагаешь, дядечка! – издевательски откликнулась русалка.

– Поэтому я буду спать на кухне. Для твоего же блага.

– Ты что, храпишь, что ли?

– Почему храплю?

– А почему ты в другую комнату убегаешь для моего бла́гa?

– У тебя есть девичья честь?

– Ах вот ты о чем заговорил! А я-то думала, что не будешь ко мне приставать со своими старческими ласками!

Нет, она над ним издевалась!

Русалка потеряла в глазах Минца свою девичью привлекательность. Он достал из шкафа комплект белья и кинул ей на диван, а сам отправился на кухню сооружать себе ночлег на раскладушке.

– Никуда ты от меня не денешься, – сказала из комнаты девица.

Но Минц знал, как спасется от возможных поползновений. Как чужих, так и своих – ведь он не был уверен, сможет ли устоять от соблазна, когда погаснет свет.

Память и находчивость выручили Льва Христофоровича. Пока русалка плескалась в ванне, он залез на антресоли, где лежали ненужные вещи, которые было жалко выкинуть.

Подобно сумасшедшему кроту, он закопался в переплетении лыжных палок, елочных игрушек, помятых самоваров, дырявых кастрюль, портативных центрифуг, манометров и анемометров, рваных пакетов из-под реактивов и прочих отбросов гуслярского гения.

И вот – о везение! – рука Минца натолкнулась на странную вещь – подарок археолога Янина. Несколько лет назад в Новгороде был раскопан склад поясов верности, завезенных ганзейскими купцами, которые полагали, что склонные к домострою русские люди тут же облачат в эту гадость жен на время своих деловых отлучек. Но не тут-то было. Русские бабы оказались выше подозрений, и пояса верности – изобретение европейского ума, порождение культа Прекрасной дамы и Крестовых походов – остались ржаветь в сарае, пока о них и вовсе не забыли.

С поясом в руке Минц спустился в комнату, вытер его тряпкой, смазал на кухне оливковым маслом. Пояс верности был схож со спинным панцирем гигантского муравья, в узкой перемычке были дырочки для естественных потребностей.

Не думайте, что Минц намеревался украсить этим варварским изобретением мужского шовинизма свою гостью. Нет, он сам пошел на жертву.

Прекрасная дама имела талию, а Минц давно уже ее лишился. С натугой Минц застегнул пояс и, втянув живот, замкнул его ключиком. Потом выкинул ключик за окно, в крапиву, полагая, что, если его ночью прихватит желание, ключика в крапиве ему не отыскать. Так что он спасет русалку от бесчестья, а себя – от разорения.

Подойдя на цыпочках к двери в комнату, он заглянул внутрь.

Русалка спала на диване, а может быть, делала вид, что спит.

Плед обрисовывал округлости ее тела, и девушка выглядела даже более соблазнительной, чем в обнаженном виде, ибо человеческому глазу интереснее догадываться, чем лицезреть. А излишняя открытость и обнаженность способны отвратить мужчину.

Потушив свет, Минц на цыпочках вернулся на кухню. Пояс верности жал и резал во всех местах.

Улегшись на раскладушку, Минц принялся мучиться, он ворочался, закрывал глаза, задремывал, снова просыпался… это был не сон, а забытье.

Потом вдруг появилась учительница Марья Степановна из второго класса.

– Лев, – сказала она, – я ухожу из школы. Так работать невозможно. По твоей милости я получила класс из тридцати идентичных девочек, которым самое место в колонии для малолетних преступниц. Знаешь ли ты, что лишь одна из них готовит домашнее задание и затем они размножают его на ксероксе в тридцати экземплярах! Лишь одна из них выучивает урок, и сколько бы я ни вызвала учениц к доске, выходит та же самая, переползая предварительно под партами с места на место! А уж на контрольной страшно подумать… – и добрая учительница зарыдала.

Минц проснулся. И вспомнил, что Марья Степановна учила его пятьдесят лет назад и уже тогда была женщиной в летах.

Он понял, что это был сон всего-навсего… И тут явился представитель мафиозной структуры. Он вытащил из кармана пачку долларов.

– Больше вам никто не даст, – сказал он. – Отдай мальков, мне братки нужны!

– С дороги! – возмущенно крикнул полковник из военкомата. – Не получишь ты наших русских ребят! Мы соберем из них отдельный стрелковый батальон. Чечня ждет квалифицированного пополнения…

И опять Минц проснулся.

Просыпаясь, сказал полковнику и мафиози:

– Мне говорили, что у нас вывелись только девочки.

Было темно. За окном надрывался соловей. Пятый час. Как там русалка?